Кошачьи - Страница 15

Через несколько секунд со стен гаража сбегал кровавый поток. Горы трупов младенцев на полу заметно увеличивались и начали сладко попахивать, как в бойне. Но постепенно смех Пёпла смешался с таинственным скулежом, очень напоминающим тот, который я слышал в моем первом кошмаре. На сей раз выл и скулил не один, а очень много котов.

Пришло время просыпаться, пока моя нервная система не получила серьезного урона от этих впечатлений. С подавленным криком я снова оказался в спальне. Но сон не прекратился, он стал еще реальнее, визг и вопли раздавались в моих ушах во сто крат сильнее.

Вскочив на лапы, я выгнул самый крутой горб в моей жизни, но скулеж так и не прекратился! Когда некоторые винтики в моей голове перестали интенсивно вращаться и как бы ослабли, я определил исходную точку этого звука, ставшего теперь вполне реальным. Это было как в моем первом кошмаре. Нытье доносилось со второго этажа. Меня удивило, что Густав сам давно не проснулся от этого шума.

Я застыл как каменный и не хотел верить собственным ушам. Правда, пытался утешить себя предположением, что какая-то течная самка зовет к себе поклонников и уже собравшийся вокруг нее мужской хор, переводя дыхание после бега, подвывает, глядя друг на друга. Но тут же во мне заговорила рациональная половина сознания: это не что иное, как крики боли.

Итак, как же теперь поступить? Оставить все как есть означало трусливую капитуляцию и признание, что я упустил важное обстоятельство, связанное с убийствами. И кто возьмется утверждать, что наверху в этот миг не убили кого-то? Ведь все говорило об этом!

Проклятое неуемное любопытство! Мой самый худший грех — любопытство. В мире есть гораздо более привлекательные увлечения и выдающиеся склонности. Некоторые скрупулезно собирают порножурналы и создают каталоги, располагая их по величине напечатанных там девочек. Другие, любители-уфологи, стараются общаться с внеземными существами, и пока однажды их желание не воплотится, врач в больнице, занимающийся такими случаями, вновь и вновь побуждает их докладывать об удивительной встрече. Многие рисуют и навязывают свои «картины» друзьям в качестве подарков ко дню рождения, в полной уверенности, что люди особенно порадуются самоделке. Многие жертвуют свое семя. Многие — очень многие — знатоки алкоголя ежедневно продолжают свое самообразование… Ах, да мало ли на свете увлекательных хобби! Я же устроен так, чтобы совать свой чувствительный нос туда, где опаснее всего, и получать за это одно и то же.

Жалобный вой тем временем стал громче. С дрожью в ногах я проскользнул в прихожую. Я отдавал себе отчет в том, что эта разведка может иметь трагические последствия, ведь я абсолютно не ориентировался наверху. Если же я, с другой стороны, останусь здесь, внизу, и буду слушать эти вопли, то медленно, но верно сойду с ума от любопытства и угрызений совести. Итак, я решился со свойственной мне непреклонной целеустремленностью разобраться в тайне, пусть мне это даже дорого обойдется.

Так как Густав забыл — неподражаемая дебильность! — закрыть входную дверь, то для меня не составило труда встать на задние лапы, нажать передними на ручку и легко отворить ее.

На лестнице было не видно ни зги. Хотя моим глазам достаточно всего лишь шестой части освещения по сравнению с тем, что требуется людям, чтобы воспринимать те же детали движений и очертаний, но положение дел было таково, что распознать снаружи что-либо конкретное было невозможно. Но это не значило, что вообще ничего было нельзя «разглядеть»! Усы тихонько вибрировали, и в моем представлении возникла, правда, нечеткая, но достаточная для моих целей диаграмма, состоящая из различных колебаний воздуха, которые сообщало окружающее меня пространство лестничной клетки.

Медленно я поднимался наверх по ступеням, все ближе и ближе к так действующему на нервы, непрекращающемуся скулежу. Когда на лестничной клетке после поворота направо на сто восемьдесят градусов вдруг стало светлеть, как в моем кошмаре, меня едва не стошнило от страха и напряжения. Единственным отличием от сна было то, что из щели приоткрытой двери шел не ослепляющий свет, а пробивались отчаянно дрожащие блики, немного похожие на те, что возникают при сварке. Потом освещение пропало, и все снова погрузилось в абсолютную темноту.

Чудовищнее всего были звуки. Крики боли, издаваемые чуть ли не мелодично — точнее, дисгармоничные, — неслись по всему зданию, накрывали друг друга или сменялись как пение псалмов.

Неприятный запах химикатов, на который я обратил внимание сразу по приезде, тоже стал интенсивнее; не было необходимости прибегать за помощью к Я-органу, здесь можно было вдыхать его полной грудью. К нему примешался запах разложения пустых, разрушенных квартир.

Наконец я оказался перед дверью. Осторожно поднес нос к дверному косяку и рискнул бросить взгляд внутрь. С этого момента все происходило иначе, чем в моем кошмаре, и гораздо хуже! Мне в нос ударил запах сотни собратьев. Я едва мог видеть их, так как они располагались гораздо дальше в большой комнате, а я мог видеть лишь темную прихожую. Но оттого, что дверь в это помещение стояла широко раскрытой, я мог слышать продолжающееся неистовство, топот и ощущать их запах. К крикам боли присоединился теперь мощный бас, который, по-видимому, торжественно говорил какую-то важную речь, смысл которой я все же не смог понять.

О Боже, куда я попал? К свидетелям Иеговы? Я задался вопросом, что произойдет, если я просто присоединюсь к собравшимся, и ответил себе, что, естественно, ничего не произойдет, потому что я скорее захочу поцеловать собаку, нежели пройти в центр. Сама мысль об этой дерзости заставляла мою фантазию цвести буйным цветом, воображение перекрывало все, что то до сих пор могло извлекать из ничего, как фокусник. Любопытство тут, любопытство там, но я еще находился в полном здравии и трезвом рассудке и не думал во сне о том, чтобы войти в помещение, где собрались сотни этих одичавших скотов, с радостью убивающих друг друга, причем священник составлял им компанию, бубня назидательную проповедь.