Кошачьи - Страница 58

Хотя мы страшно гордились нашим трудом и к тому же убеждали себя, что благодаря научному прогрессу достигли многого, все же в наших умах притаилось сомнение. Потому что, если посмотреть объективно, чего существенного мы добились? По-моему, вообще ничего. У нас не было ни мотива убийств, ни убийцы, ни хотя бы убедительной теории. Мы, как и прежде, блуждали в потемках и, если где-то зажигалась спичка, внушали себе, что этот скудный свет — солнце. Не хватало связующего материала, который склеил бы бесчисленные осколки воедино и предъявил миру истинную форму античной вазы.

Дата собрания всех жителей района пришлась на рождественский сочельник. К этому времени люди будут заняты праздником, и нам легче удастся избавиться от их контроля. Сбор назначили на втором этаже нашего дома Франкенштейна — это место было известно каждому, потому что здесь происходили отвратительные церемонии. За день до этого Синяя Борода обошел дом за домом и сад за садом и распространял приглашение среди собратьев. Моим тайным желанием было, чтобы в кульминационный момент встречи появился Джокер, как в каждом детективе Агаты Кристи обнаруживается злодей, когда собрались все причастные к делу. И мне пришлось улыбнуться при этой мысли, потому что тут же в воображении возникла картина, как на видовой открытке: Джокер с ликованием бродит по карибскому пляжу и вылавливает из волн лакомые морские дары.

Время наконец пролетело, и я проснулся утром 24 декабря после тревожного сна, который был отравлен коктейлем из всех ужасных впечатлений последних недель. Когда я в дурном настроении и разбитом состоянии без всяких эмоций выгнул спину, то не мог предположить, что этому дню суждено стать самым важным в моей нынешней жизни. День, когда я больше узнаю о самом себе, о моем виде и о белом, черном и в итоге все же сером мире, чем в те дни, когда размышлял над серьезными философскими проблемами. Мне следовало бы выучить все невероятно быстро, потому что у меня был отличный учитель — он был убийцей.

Тем утром меня разбудил раскатистый смех из соседней комнаты и звон, который возникает, если чокаются бокалами. Я озадаченно оглянулся; прошлой ночью вернулся домой после заключительного рабочего заседания настолько вымотанный и изнуренный, что просто забыл, где прилег.

Мои глаза различили очертания спальни, но я не был уверен, в своем ли доме нахожусь. Но потом увидел на стене расписанных самураев и догадался, чего я не заметил во время занятий за компьютером. Ремонт нашего «замка с привидениями» был закончен. Место, на котором я прилег поспать, был так называемый футон, то есть нечто подобное матрацу, на котором обычно дрыхнет японец, если японец вообще когда-нибудь отдыхает от бесконечной сборки аудио- и CD-аппаратуры. По-азиатски были оформлены и другие части помещения. Вдоль стен протянулись паравенты из шелковой бумаги, на бамбуковых табуретках расположились китайские лампы в виде драконов, которые задумчиво извергали из своих пастей пламя. Что все это должно значить? Густав окончательно спятил? Нас теперь будет будить гонг? Или заунывное пение сладкоголосой гейши?

Арчибальд! Ну, конечно, этот странствующий дух времени! Этот всепоглощающий вакуум! Этот разряженный петрушка, ниточки которого дергают какие-то хвастуны-художники с невыговариваемыми именами и невыговариваемыми названиями мест жительства, те, которые подняли форму унитаза до жизненной философии. Арчи окончательно испортил Густава, уговорил его поставить в дом всевозможное барахло, которое красуется на глянцевых фото в обезьяньих журналах яппи под высокопарной рубрикой «Стиль жизни». Бедный Густав! Ему наверняка придется написать сто двенадцать тысяч «женских романов» до своего сто двенадцатого года жизни, чтобы выплатить кредит за все эту несчастную ерунду. С другой стороны, Арчи не составило труда справиться с Густавом, так как вкус моего друга невозможно сильно испортить. Иначе разве была альтернатива жуткому декору в ядовитых тонах из каталога? Так и есть! Я сокрушенно покачал головой. Мой товарищ не был большим светилом, с чем я должен окончательно смириться.

Вдыхая пары свежей краски по дереву, я проскочил в прихожую, готовый к тому, чтобы где-нибудь в гостиной наткнуться на старый американский проигрыватель. Вероятно, советы Арчи по интерьеру соответствовали безвкусному клише. Рядом с маленьким в форме боба баром, обрамляющим огромное, немного наклоненное вперед зеркало, стояла добротная старинная вещь, издавая «виртуозное» кваканье саксофона, словно Густав знал, как выглядит саксофон.

В открытую дверь я увидел обоих счастливых ремонтников; они чокались ни больше ни меньше как бокалами шампанского и гордо окидывали взором помещение, наслаждаясь его пустотой, которая ничем не уступала пустоте гостиной Карла Лагерфельда. Лишь красная, как пожарная машина, софа и столик из гранита, формы которого включали все геометрические обозначения, как потерянные притулились в темном углу. Только здесь Густав сумел провести свою личную линию. По стенам опять-таки были развешаны цветные увеличенные изображения иероглифов, гипсовые имитации крышек саркофагов и — посмотри-ка! — великолепный в художественном смысле рельеф, изображающий богиню Бастет в образе кошки.

Когда Густав и Арчи заметили мое присутствие, они улыбнулись и подняли бокалы в приветствии. Я не удостоил обоих комиков внимания и быстро отправился осматривать оставшуюся часть квартиры. В сравнении с криком моды в гостиной и спальне рабочий кабинет выглядел вполне приемлемым. Обставленный старинными английскими книжными шкафами с тяжелыми полками, доходившими до самого потолка, как того требовал классический библиотечный стиль, он был скудно освещен лишь одной старинной настольной лампой, создавая приятную атмосферу созерцания, необходимую такому мыслителю, как Густав. Третья комната и кухня тоже пали жертвой интерьерного безумия Арчи; здесь было все возможное, что выдумали когда-то сумасшедшие дизайнеры, уволенные из серьезных фирм, и, еще хуже, воплотили, и самое плохое — продали таким безобидным людям, как Густав.